Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да, в таком неприглядном состоянии я никогда и не чаял застать господина Толмачевского. Тем более его модерновую квартиру. Запах стоял такой, что я тут же пожалел, что не ношу с собой противогаза. Белое льняное покрывало с фетровыми аппликациями, скомканное, валялось на полу, залитое чем-то жирным и липким. Овальный столик был заставлен пустыми бутылками из-под вина и пива, рядом с которыми валялись объедки колбасы, хлеба, сыра. Кремовые вертикальные жалюзи на окнах были кое-где оборваны, словно за них цеплялись, чтобы не упасть окончательно. Палас – в мокрых грязных следах и крошках. По всей гостиной разбросана мятая одежда.
Конечно, я мог бы сказать, что праздник здесь удался на славу, но это было бы неправдой. Я чувствовал, что Толмачевский пил не от радости. Он – чистюля и аккуратист, ярый сторонник порядка и ярый любитель вещей – наверняка впервые за свою мещанскую жизнь позволил себе такой хаос, и наверняка с горя. Еще вчера в этой самой гостиной лежала убитая женщина. Женщина, с которой он был очень близок. И я видел, что он искренне переживает ее смерть, – это меня несколько озадачило, поскольку совсем недавно я был уверен, что если и не он убил, то непременно приложил руку к этому хладнокровному убийству.
А сейчас я видел перед собой несчастного, в одну ночь опустившегося человека. Его прежде холеное лицо заросло густой щетиной. Всегда аккуратно уложенные волосы теперь беспорядочно взбились и даже кое-где слиплись. Под глазами чернели глубокие круги. Невидящим взглядом он смотрел в одну точку на стене и молчал. Мы с Вано переглянулись. Трудно было поверить, что он играет в боль, а не живет ею. И мы, придя сюда с определенной целью – обвинять его, теперь вынуждены были на месте изменить тактику.
– Игорь Олегович, – начал, неестественно громко откашлявшись, мой друг, – скажите, пожалуйста, Анна…
Но Толмачевский не дал ему до конца высказаться. При имени Анны он вздрогнул, как-то весь съежился, часто заморгал – и по его небритым щекам потекли крупные слезы.
– Анна, – прошептал он совершенно белыми губами. – Боже, Анна… Это неправда. Конечно же, это неправда. – И он, как ребенок, с надеждой посмотрел на Вано. – Ведь она жива? Скажите, она жива?
В ответ Вано опустил голову. Вдруг Толмачевский засмеялся. Он смеялся с каким-то надрывом, запрокинув голову. Не скажу, что мне понравился этот смех. Я даже невольно поежился. Но у Вано нервы были покрепче моих.
– Игорь Олегович, – уже гораздо суше, без лишних сантиментов отчеканил Вано. – Игорь Олегович!
И этот леденящий хохот также резко прервался – спокойный тон моего друга на миг привел в чувство Толмачевского. Он оглядел нас более осмысленным взглядом, словно только теперь увидел. Потом взял бутылку с оставшимся вином и попытался налить в бокал, но это ему не удалось: его руки так дрожали, что вино пролилось на когда-то белые штаны. Он поморщился и громко выругался, как последний грузчик, начисто забыв, что еще вчера демонстрировал свою высокую культуру в самых престижных кругах общества, здороваясь за руку со столичными знаменитостями. И почему только горе отрезвляет человека? Почему для того, чтобы стать собой, нужно обязательно пережить боль?
Вано сам налил Толмачевскому полный бокал вина. Тот залпом выпил и глубоко вздохнул. Глаза его заблестели, ему стало гораздо легче, и он даже нашел силы вспомнить, что является не кем иным, а господином Толмачевским, и с высоты своего сомнительного положения высокомерно взглянул на нас. Но хватило его не надолго: как только Вано напомнил ему об Анне, он сразу же сник и вновь, как страус, втянул голову в плечи. Имя Анны на него действовало магически. И он не мог уже думать о себе. Он думал о ней. Наверное, черт побери, он ее очень любил! И, видимо, было за что любить такую женщину.
– Вы обязаны помочь следствию, – продолжал в том же тоне Вано, – обязательно должны. Я не могу и не хочу обвинять вас. У вас железное алиби. К тому же я вижу, насколько вам тяжело. Но одновременно с этим я уверен, что вы знаете убийцу. И, если вы действительно любили эту женщину, ваш долг – назвать имя преступника!
– Мой долг, – вяло повторил за Вано Толмачевский. – Любил… Какое теперь это имеет значение? Какое?.. Господи, если ее нет… Где она теперь?.. Анна… И что вы понимаете?.. Все к черту! Все! Зачем мне теперь эти бабки! Зачем эта мебель! Эти тряпки! Картины!
Он неожиданно вскочил с места и изо всей силы ногой перевернул стол – все повалилось на пол.
– Зачем?!! Когда она мертва! Когда уже ничто не воскресит ее!!!
Он стал отчаянно срывать со стен картины авангардистов, топтать их ногами.
– И что, что теперь имеет ценность?! Это? К черту это! Какая это ценность, если она мертва! Только жизнь… Единственное, что имеет цену! Только жизнь. Но мне… Зачем мне она теперь… И на что я ее тратил, Господи, на что?..
Толмачевский явно впал в беспамятство, и я сделал попытку успокоить его. Но Вано резким движением руки остановил меня. И прошептал:
– Не стоит, Ник. Ему это сейчас нужно. Он должен все это выплеснуть, только тогда, возможно, успокоится, и у нас появится шанс, что он все расскажет. Да к тому же и протрезвеет, а это очень нужно…
Толмачевский продолжал громить все, что попадало под руку. Билась вдребезги посуда из богемского стекла. Разлетались осколки статуэток. Рвались на части яркие, дорогие тряпки. А мы терпеливо ждали, когда это закончится. Наконец он резко остановился. Расчет Вано оказался верным: управляющий как-то враз отрезвел и взглянул на нас вполне осмысленным взглядом.
– Что вам угодно, господа? – тихо и спокойно спросил он.
– Вы должны помочь нам, – терпеливо повторил свою просьбу Вано, – должны, Игорь Олегович. Я не поверю, если вы станете утверждать, что не знаете убийцу.
– И правильно не поверите, – неожиданно откровенно признался Толмачевский, чем совершенно нас ошарашил. Видно, его настолько потрясла смерть любимой женщины, что теперь он был готов на все. И главное – на правду. И все же мы слишком рано обрадовались. Вано наклонился вперед. И его глаза жадно заблестели.
– Значит, вы можете назвать убийцу, Игорь Олегович?
Толмачевский также спокойно кивнул головой.
– Могу.
Наступила тишина, и только напольные часы красного дерева тикали неимоверно громко – их удары совпадали с ударами моего пульса. Я тоже внезапно успокоился, физически вдруг ощутив, что все самое страшное – позади, что совсем скоро я встречусь с Васей и моя жизнь наконец-то изменится в самую лучшую сторону.
Мы, затаив дыхание, ждали ответа. Мы не прерывали молчания, словно боялись спугнуть Толмачевского.
– Я знаю убийцу, – наконец произнес управляющий, – но не скажу его имени.
– Почему? – не выдержав, громко выкрикнул я, и удары моего пульса вновь намного перегнали тиканье напольных часов.
– Я должен сам… Сам кое-что решить, разобраться и убедиться. Я не во всем уверен. И потом… – Он взглянул на часы. – Через час я должен быть в прокуратуре. До этого времени я успею кое в чем разобраться. И, именем Анны клянусь, я это сделаю.
– Вы убьете его! – закричал я. – Вы не должны этого делать!
Глаза Толмачевского недобро блеснули.
– А что, по-вашему, я должен делать? Ждать суда? Ждать милости от закона? А если закон окажется настолько милостив, что пожалеет преступника?! Что тогда? И даже если приговор вынесут по максимуму – это все равно не смерть! Понимаете, в любом случае – это жизнь! А Анна – мертва! Что бы вы сделали, если бы вашу любимую девушку убили? Ответьте мне, что?!
Я промолчал. Я бы тоже, наверно, отомстил сам. И, наверно, собственными руками уничтожил бы убийцу. Но, к счастью, судьба мне не предоставляла такого выбора.
Наконец Вано вставил свое веское слово:
– Игорь Олегович, я не имею в данный момент санкции на ваш арест, но, как представитель закона, обещаю, что милости от суда убийца не дождется! Обещаю! На его совести уже два преступления! А если деятельность «КОСА» связана с незаконными махинациями, то как знать, сколько в сумме преступлений на счету у убийцы. Поэтому предлагаю поехать с нами добровольно для дачи показаний. Вам это обязательно учтется.
Толмачевский вновь нехорошо на нас посмотрел.
– Учтется, – усмехнулся он. – Да, вы правы, деятельность «КОСА» во многом антизаконна, и я обязательно сделаю заявление по всем надлежащим пунктам. И… – Он внезапно сам себя оборвал, глядя куда-то вдаль, мимо нас, своими темными, восточными глазами. – И я вам обещаю. Я не стану сам вершить суд. Вы правы. Но я должен своими силами привести преступника в прокуратуру. Это для меня крайне важно. Не потому, что хочу облегчить себе наказание – моя песенка уже спета: и жизнь, и свобода для меня потеряли всякий смысл. Но я должен сам… Я согласен, суд должен состояться, потому что личность преступника требует суда и дело это вызовет огромный резонанс в обществе. Огромный. Посмотрим на все эти благовоспитанные сливки общества… – На губах Толамачевского появилась жесткая, змеиная ухмылка. Он явно что-то замышлял. Вано попытался тянуть время и отвлечь его, чтобы продумать наши дальнейшие действия.
- Город призраков - Елена Сазанович - Детектив
- Убить Гиппократа - Елена Сазанович - Детектив / Триллер
- Бедный Сэнсэй - Тимур Свиридов - Детектив
- Ключ Гермеса Трисмегиста - Наталья Александрова - Детектив
- Детектив и политика 1991 №6(16) - Ладислав Фукс - Боевик / Детектив / Прочее / Публицистика
- Полчаса ада - Рэй Брэдбери - Детектив
- На тихой улице - Серафина Нова Гласс - Детектив / Триллер
- Попробуйте позвонить позднее - Наталья Андреева - Детектив
- Как я стал детективом - Юрий Багрянцев - Детектив
- Частный дознаватель - Павел Журба - Детектив / Попаданцы / Технофэнтези